– Значит, он утверждает, что он – твой кутма.
– Правда ли то, что он говорит, Акка? Скюльвенды действительно воевали с фаним?
– Южные племена постоянно совершают набеги на Гедею и Шайгек. Когда я находился в Шайме, там…
– Ты бывал в Шайме?! – перебил его Пройас. Ахкеймион нахмурился. Как и многие учителя, он терпеть не мог, когда его перебивали.
– Я много где бывал, Пройас.
И все из-за Консульта. Когда не знаешь, где искать, искать приходится везде.
– Извини, Акка. Я просто…
Пройас не закончил фразы, как будто был озадачен.
Ахкеймион понимал, в чем дело. Для принца Шайме превратился в вершину священной горы, цель, достичь которой можно, только положив в бою тысячи врагов и своих солдат. Мысль о том, что какой-то нечестивец мог просто-напросто сойти с корабля…
– Так вот, в то время там было много шума из-за скюльвендов, – продолжал Ахкеймион. – Кишаурим отправили двадцать своих членов в Шайгек. Они должны были присоединиться к карательной экспедиции, которую падираджа снаряжал в Степь. Но ни об армии падираджи, ни о кишаурим больше никто ничего не слышал.
– Их всех уничтожили скюльвенды. Ахкеймион кивнул.
– Так что да, вполне возможно, что твой скюльвенд действительно воевал с фаним и одержал над ними победу. Возможно даже, что у него есть сведения, которыми он может поделиться. Но с чего ему вздумалось делиться этими сведениями с нами? С айнрити? Вот в чем вопрос.
– Неужели они настолько нас ненавидят?
Ахкеймиону представилась лавина завывающих скюльвендских копейщиков, несущихся навстречу грому и пламени голоса Сесватхи. Образ из Снов.
Он встряхнул головой.
– Разве жрец Мома ненавидит быка, которому режет глотку? Да нет, нисколько. Не забывай: скюльвендам весь мир – алтарь для жертвоприношений, а мы – не более чем ритуальные жертвы. Мы недостойны даже их презрения. Именно поэтому данный случай настолько экстраординарен. Скюльвенд, желающий присоединиться к Священному воинству, это все равно как… как…
– Как жрец, пришедший в загон для скота и заключивший договор с жертвенными быками, – мрачно договорил Пройас.
– Вот-вот.
Наследный принц поджал губы и окинул взглядом лагерь – видимо, искал поддержки своим разбившимся надеждам. Никогда прежде не видел он Пройаса таким – даже когда тот был мальчишкой. Таким… хрупким, что ли.
«Неужели все так плохо? Ты боишься потерпеть поражение?»
– Но, разумеется, – добавил Ахкеймион, чтобы успокоить его, – теперь, после победы Конфаса при Кийуте, в степи многое могло измениться. Возможно, очень серьезно.
И почему он всегда старается подыграть ему?
Пройас искоса взглянул на него, скривил губы в саркастической усмешке. И снова перевел взгляд на беспорядочное нагромождение палаток, шатров и проходов между ними. Потом начал:
– Мне еще не настолько плохо, бывший… Не договорил, прищурился.
– Вон они! – воскликнул он, указывая куда-то вперед, где Ахкеймион пока не видел ничего особенно примечательного. – Вон едет Ксин! Вот сейчас и увидим, кутма этот скюльвенд или не кутма.
От отчаяния до пылких надежд в одно мгновение ока. «Из него выйдет опасный король», – подумал Ахкеймион помимо своей воли. Если принц, конечно, вообще переживет эту Священную войну.
Ахкеймион сглотнул, на зубах скрипнула пыль. При наличии привычки, да еще и в сочетании со страхом, легко не думать о будущем. Но сейчас не думать о нем было невозможно. Когда в одном месте собирается столько воинственных людей, непременно быть беде. Этот закон столь же непреложен, как логика Айенсиса. Чем чаще об этом вспоминаешь, тем меньше вероятность, что когда беда наконец стрясется, она застигнет тебя врасплох.
«Где-нибудь, когда-нибудь эти тысячи людей, что собрались вокруг меня, непременно погибнут».
Самый неотвязный вопрос, мучительный до тошноты, которого, однако, нельзя было не задавать, был вот в чем: кто именно? Кто из них умрет? Потому что кто-то умрет непременно.
«Может быть, я?»
В конце концов он высмотрел Ксинема и его отряд посреди общей лагерной суеты. Ксинем выглядел измотанным – оно и немудрено: принц отправил его навстречу Ириссу посреди ночи. Его лицо, обрамленное квадратной бородкой, обратилось в их сторону. Ахкеймион был уверен, что Ксинем смотрит не столько на Пройаса, сколько на него.
«Ты ли умрешь, старый друг?»
– Ты его видишь? – спросил Пройас.
Сперва Ахкеймион подумал было, что он имеет в виду Ксинема, однако тут он увидел скюльвенда. Тот тоже ехал верхом, беседуя с лохматым Ириссом. У Ахкеймиона от этого зрелища кровь застыла в жилах.
Пройас следил за ним, словно желая проверить его реакцию.
– Что случилось?
– Просто прошло… – Ахкеймион запнулся.
– Что прошло?
«Столько лет…» На самом деле прошло две тысячи лет с тех пор, как он в последний раз видел скюльвенда.
– Во времена Армагеддона… – начал было он, но умолк в нерешительности. Почему он всегда так стесняется говорить об этих вещах? Ведь это все действительно было!
– Во времена Армагеддона скюльвенды встали на сторону He-бога. Они разгромили киранейцев, разграбили Мехтсонк и осадили Сумну вскоре после того, как Сесватха бежал туда…
– Ты имеешь в виду – «сюда», – уточнил Пройас. Ахкеймион уставился на принца вопросительно.
– После того как Сесватха бежал сюда, – пояснил Пройас, – где некогда жили древние киранейцы.
– Д-да… Сюда.
Он ведь действительно стоял на древней киранейской земле. Это были те самые места – только как бы погребенные под множеством наслоений. Сесватха даже как-то раз проезжал через Момемн, только тогда он назывался Монемора и был крохотным провинциальным городишком. Ахкеймион осознал, что в этом-то и состоит причина его тревоги. Обычно ему не составляло труда разделять две эпохи, современность и дни Армагеддона. Но этот скюльвенд… Как будто на его лбу были начертаны все древние преступления их рода.