Слуги Темного Властелина - Страница 161

161

– Долго ты еще собираешься ждать? – спросил он по-скюльвендски.

Найюр поднялся на ноги, отряхнул пыль со штанов.

– Я ждал, пока не уйдет колдун. Келлхус кивнул.

– Ну да. Народ ведь колдунов презирает.

Найюр подошел к самому костру, чтобы ощутить резкий жар углей, несмотря на то что дунианин очутился совсем рядом. Хотя вообще-то с тех пор, как Келлхус держал его над пропастью тогда в горах, Найюр избегал приближаться к нему, испытывая рядом с ним странную физическую робость.

«Меня никто не устрашит!»

– Чего тебе от него надо? – спросил он, сплюнув на уголья.

– Ты же слышал. Наставлений.

– Слышал. Так чего тебе от него надо? Келлхус пожал плечами.

– Ты никогда не задавался вопросом, для чего мой отец призвал меня в Шайме?

– Ты же сказал, что не знаешь. «Это то, что ты сказал».

– Но – в Шайме! – Келлхус посмотрел на него пристально. – Почему именно в Шайме?

– Потому что он там живет.

Дунианин кивнул.

– Вот именно.

Найюр мог только растерянно пялиться на него. Пройас сегодня сказал ему что-то… Он расспрашивал Пройаса насчет Багряных Шпилей, насчет того, зачем эта школа решила принять участие в Священной войне, и Пройас ответил, как будто удивившись его невежеству: «Ведь Шайме – логово кишаурим!»

Слова вязли во рту, точно тесто.

– Ты думаешь, Моэнгхус – кишаурим?

– Он призвал меня, послав мне сны…

Ну разумеется. Моэнгхус призвал его с помощью колдовства. Колдовства! Он ведь и сам так сказал, когда Келлхус впервые упомянул о снах. Тогда как же он мог упустить эту связь? Среди фаним только кишаурим занимаются колдовством. Моэнгхус просто не мог не быть кишауримом. И он это знал, но…

Найюр нахмурился.

– Ты мне ничего не сказал! Почему?

– Ты не хотел знать.

В чем дело? Быть может, он скрывался от этого знания? Все это время Моэнгхус был не более чем туманной целью путешествия, одновременно смутной и притягательной, как объект какого-нибудь постыдного плотского желания. И однако он ни разу на самом деле не попытался расспросить о нем Келлхуса! Почему?

«Мне нужно только знать место».

Однако такие мысли – глупость. Ребячество. В великий голод ни от какого пира не отказываются. Так наставляли хранители легенд горячих скюльвендских юношей. Так и сам Найюр наставлял Ксуннурита и прочих вождей перед битвой при Кийуте. И тем не менее теперь, в самое опасное паломничество всей его жизни…

Дунианин наблюдал за ним. На лице его отражалось ожидание, даже грусть. Но Найюр не поддавался: он понимал, что из-за этого удивительно человечного лица за ним наблюдает нечто не вполне человеческое.

Наблюдение столь пристальное, столь бесстрастное, что его почти можно потрогать руками…

«Ты меня видишь, да? Видишь, как я смотрю на тебя…»

И тут он понял: он не спрашивал Келлхуса о Моэнгхусе потому, что расспросы означают невежество и нужду. А демонстрировать это дунианину – все равно что подставить горло волку. Он понял, что не расспрашивал о Моэнгхусе потому, что знал: Моэнгхус присутствует здесь, в своем сыне.

Но этого, конечно, говорить было нельзя.

Найюр сплюнул.

– Мне мало что известно о магических школах, – сказал он, – но я знаю одно: адепты Завета тайн своего мастерства не раскрывают никому. Если ты хочешь выучиться колдовству, с этим колдуном ты только даром потеряешь время.

Он говорил так, будто о Моэнгхусе не было сказано ни слова. Однако дунианин не стал трудиться изображать удивление и непонимание. Он осознал, что они оба стоят в одном и том же темном месте, во мглистом нигде за доской для бенджуки.

– Я знаю, – ответил Келлхус. – Он сказал мне о Гнозисе.

Найюр пнул ногой пыль, швырнув ее в костер, посмотрел на черный след, протянувшийся через багровеющие угли. И пошел к шатру.

– Тридцать лет, – сказал ему в спину Келлхус. – Моэнгхус тридцать лет прожил среди этих людей. Он должен обладать великой силой – такой, какую ни один из нас не может надеяться превозмочь. Мне нужно не просто колдовство, Найюр. Мне нужен народ. Целый народ.

Найюр остановился, снова взглянул в небо над головой.

– Так что тебе понадобится это Священное воинство, да?

– И твоя помощь, скюльвенд. И твоя помощь тоже. День вместо ночи. Ночь вместо дня. Ложь. Все ложь. Найюр пошел дальше, перешагнул еле видимые в темноте растяжки, нагнулся к занавеске, закрывавшей вход.

И вошел к Серве.

Несколько секунд император мог только сидеть и ошеломленно смотреть на своего старого советника. Несмотря на поздний час, старик все еще был одет в свое угольно-черное официальное одеяние. Он только что на цыпочках вошел в опочивальню Ксерия, когда рабы готовили императора ко сну.

– Не будешь ли ты столь любезен повторить то, что ты сказал, дорогой Скеаос? Боюсь, я ослышался.

Старик, потупившись, повторил:

– Пройас, по всей видимости, нашел скюльвенда, который уже воевал прежде с язычниками – и более того, нанес им сокрушительное поражение, – и теперь отправил Майтанету весть, что этот человек вполне может заменить Конфаса.

– Мерзавец! Наглый, самонадеянный конрийский пес!

Ксерий взмахнул руками, разметав толпу обступивших его отроков-рабов. Один мальчишка полетел на мраморный пол, скуля и закрывая лицо руками. Зазвенел оброненный кувшин, вода растеклась по полу. Ксерий перешагнул через раба и поступил вплотную к старому Скеаосу.

– Пройас! Бывал ли на свете другой такой алчный жулик? Коварный негодяй с черной душой!

– Вовек не бывало, о Бог Людей! – поспешно поддакнул Скеаос. – Н-но вряд ли это помешает нашей божественной цели!

161