Однако Келлхус изучал сквозь мельтешение фигур лицо императора. Император, брызгая слюной, отдавал приказы одному из своих великолепных гвардейцев, и Келлхус знал, что приказы эти не имеют никакого отношения к Священной войне. «Схватите Скеаоса, – шипели его искривленные губы, – и созовите остальных. Старый мерзавец скрывает какое-то предательство!»
Келлхус смотрел, как эотский гвардеец махнул своим товарищам, потом подошел к безликому советнику. Советника грубо уволокли прочь.
Что они обнаружат?
В саду императора сегодня произошло не одно, а два столкновения.
Затем красивое лицо Икурея Ксерия III обернулось к Келлхусу. На лице этом отражался гнев и страх.
«Он думает, будто я причастен к предательству его советника. Ему хочется меня арестовать, но он не может придумать повода».
Келлхус обернулся к Найюру, который стоически ждал, глядя на своего обнаженного сородича, прикованного у ног императора.
– Нам нужно уходить отсюда как можно быстрее, – сказал Келлхус. – Тут было сказано слишком много правды.
...«…И откровение это уничтожило все, что я некогда знал. Некогда я вопрошал Господа: „Кто ты?“, теперь же вопрошаю: „Кто я?“»
«Похоже, все сходятся на том, что император был человеком крайне подозрительным. Страх имеет множество обличий, но опаснее всего он тогда, когда сочетается с властью и постоянной неуверенностью».
Конец весны, 4111 год Бивня, Момемн
Император Икурей Ксерий III расхаживал взад-вперед, ломая руки. После постыдного провала в саду его непрерывно и неудержимо трясло. Он не покидал пределов своих апартаментов. Конфас и Гаэнкельти, капитан его эотских гвардейцев, молча стояли посреди комнаты и следили за ним. Ксерий приостановился у лакового столика, отхлебнул большой глоток разбавленного анпоя. Облизнул губы и выдохнул:
– Вы его схватили?
– Да, – ответил Гаэнкельти. – Его отвели в подземелья.
– Я должен его видеть!
– Я бы не советовал, о Бог Людей, – осторожно ответил Гаэнкельти.
Ксерий приостановился, пристально уставился на массивного капитана-норсирайца.
– Не советуешь? В чем дело? Или тут замешано колдовство?
– Имперский Сайк утверждает, что нет. Но этот человек… специально обучен.
– Что значит «специально обучен»? Избавьте меня от ваших загадок, Гаэнкельти! Сегодня была унижена империя. Я был унижен!
– Он… его оказалось очень трудно взять. Трое из моих людей погибли. Еще четверо лежат с переломами…
– Да ты шутишь! – воскликнул Конфас. – Он что, был при оружии?
– Нет. Я никогда еще не видел ничего подобного. Если бы не дополнительные стражники, вызванные из-за аудиенции… Я же говорю, он специально обучен.
– Ты хочешь сказать, – спросил Ксерий, и лицо его исказилось от ужаса, – что за все это время, за все эти годы, он без труда мог бы убить… убить меня?!
– Но дядюшка, Скеаос же немыслимо стар! – вмешался Конфас. – Как такое может быть? Должно быть, дело все же в колдовстве.
– Сайк клянется, что колдовство ни при чем, – повторил Гаэнкельти.
– Сайк! – хмыкнул Ксерий и снова потянулся за анпоем. – Нечестивые крысы! Шныряют тут по дворцу взад-вперед. Злоумышляют против меня, все время строят заговоры. Нам нужно подтверждение кого-то независимого.
Он снова сделал большой глоток, поперхнулся, закашлялся.
– Пошлите за кем-нибудь из других школ… За мисунсаями, – продолжал он срывающимся голосом.
– Уже послано, о Бог людей. Но в данном случае я верю Сайку.
Гаэнкельти показал маленький, покрытый рунами шарик, висящий у него на груди, – хору, погибель колдунов.
– Когда его скрутили, я поднес это к его лицу. Он даже не поморщился. На его лице вообще ничего не отразилось.
– Скеаос! – возопил Ксерий, обращаясь к резным потолкам. И снова потянулся за анпоем. – Проклятый, раболепный, хитроумный Скеаос! Шпион? Специально обученный ассасин? Он трясся каждый раз, как я обращался к нему напрямую. Вы это знаете? Дрожал, точно олень. И я говорил себе: «Другие называют меня богом, но Скеаос – о, славный Скеаос, он-то на самом деле понимает, что я божествен! Скеаос – единственный, кто воистину повинуется…» А он все это время вливал мне в уши яд капля за каплей! Распалял мои страсти лживыми словами! О-о, боги проклятия! Я велю содрать с него кожу заживо! Я вытяну правду, даже если придется переломать ему все кости! Он у меня сдохнет под пыткой!
Ксерий с ревом опрокинул злосчастный столик. По мраморному полу разлетелись осколки хрусталя, зазвенело золото.
Император остался стоять молча, тяжело дыша. Мир вокруг звенел и дребезжал, непроницаемый, насмешливый. Повсюду шумели и скалились тени. Разворачивались великие замыслы. Сами боги встали и двинулись в поход – против него.
– А как быть с другим, о Бог Людей? – осмелился спросить Гаэнкельти. – С князем Атритау, который заставил вас заподозрить Скеаоса?
Ксерий обернулся к своему капитану. Глаза у него все еще были дикие.
– Князь Атритау… – повторил он, содрогнувшись при воспоминании о спокойном, непроницаемом лице этого человека.
Шпион… шпион, чье лицо говорит о полном спокойствии. Такая уверенность! А почему бы и нет, если у него в сообщниках – первый советник самого императора? Но больше такому не бывать! Скоро он снова увидится с императором, и тогда в глазах у него будет ужас!
– Следить за ним. Глаз с него не спускать!
Он обернулся к Конфасу, некоторое время всматривался в него. В кои-то веки, похоже, даже его богоподобный племянничек растерялся. Вот за такие мелочные удовольствия придется цепляться всю эту ночь.