– Будем ждать здесь, – отрезал Ксерий, не обращаясь ни к кому конкретно.
Вскоре звуки ударов затихли, затихли и вопли. Скрип весел тоже умолк. На галере воцарилась необычная тишина. Над водой разносился собачий лай. Вдоль южного берега гонялись друг за другом ребятишки, прятались за перечными кустами, визжали. Но слышался и другой звук.
– Вы их слышите? – спросил Конфас.
– Да, слышу, – ответила Истрийя и вытянула шею, вглядываясь вперед, вверх по течению.
Теперь и Ксерий услышал слабый хор криков с дальнего берега. Он прищурился и вгляделся вдаль, туда, где Фай делал поворот и уходил в ложбину меж темных холмов. Ксерий пытался разглядеть баржу, везущую его новый памятник. Однако баржи было не видно.
– Быть может, – прошептал ему на ухо Скеаос, – нам стоит дождаться нового знака вашего величия на корме галеры, о Бог Людей?
Ксерий уже хотел было осадить главного советника за то, что лезет к нему с такой ерундой, но заколебался.
– Продолжай! – велел он, пристально вглядываясь в лицо старика.
Физиономия Скеаоса всегда напоминала ему вялое, скукоженное яблоко с двумя червоточинками блестящих черных глазок. Советник походил на престарелого младенца.
– Отсюда, о Бог Людей, ваш божественный памятник будет открываться постепенно, что позволит вашей матушке и племяннику…
Его личико скривилось, точно от боли. Ксерий поморщился, искоса взглянул на мать.
– Никто не смеет насмехаться над императором, слышишь, Скеаос?
– Конечно, Бог Людей! Разумеется… Однако если мы станем ждать на корме, ваш обелиск сразу предстанет перед нами во всем своем величии.
– Об этом я уже подумал!
– Разумеется, разумеется…
Ксерий обернулся к императрице и главнокомандующему.
– Идемте, матушка, – сказал он. – Давайте уйдем с солнца. Немного тени только украсит ваши черты.
Истрийя нахмурилась от неприкрытого оскорбления, но в целом, по всей видимости, вздохнула с облегчением. Солнце стояло в зените и палило не по сезону. Она поднялась со всем изяществом, какое позволяли оцепеневшие старческие конечности, и нехотя оперлась на предложенную руку сына. Конфас поднялся следом и пошел за ними. Ряды надушенных рабов и чиновников расступались, освобождая им путь. Все трое остановились у столов, что ломились от лакомств. Скеаос почтительно застыл на расстоянии. Матушка похвалила умение кухонных рабов, и Ксерий слегка оттаял. Она всегда хвалила его слуг, когда хотела извиниться за очередные неучтивые речи. Это был ее способ просить прощения. Ксерий подумал, что, возможно, сегодня она будет к нему снисходительнее.
Наконец они расселись на корме галеры, под балдахином, на удобных нильнамешских диванчиках. Скеаос стоял на своем обычном месте, по правую руку от Ксерия. Его присутствие успокаивало императора: их семейку, подобно чересчур крепкому вину, следовало разбавлять.
– А как поживает моя сводная сестрица? – осведомился Конфас. Начался джнан.
– Как жена она вполне удовлетворительна.
– Однако чрево ее остается замкнутым, – заметила Истрийя.
– Наследник у меня уже есть, – небрежно ответил Ксерий, прекрасно зная, что старая карга втайне радуется его мужскому бессилию. Сильному семени замкнутое чрево не помеха. Она всегда звала его слабаком.
Черные глаза Истрийи вспыхнули.
– Да… Наследник без наследства.
Такая прямота! Быть может, возраст наконец взял верх над бессмертной Истрийей. Быть может, время – единственный яд, который способен ее донять.
– Осторожней, матушка!
Быть может – и эта мысль наполнила Ксерия злорадным восторгом, – быть может, она скоро умрет! Проклятая старая сука!
– Полагаю, бабушка имеет в виду Людей Бивня, божественный дядя, – вмешался Конфас – Я только сегодня утром получил сведения, что они захватили и разграбили Джаруту. Это уже не мелкие стычки и ходатайства от шрайи. Мы на пороге открытой войны.
Так быстро дойти до сути дела! Как это неизящно! Как по-хамски!
– Что ты намерен предпринять, Ксерий? – спросила Истрийя. – Эти зловещие события беспокоят уже не только твою сварливую, временами неразумную мать. Даже самые верные и надежные дома Объединения тревожатся. Так или иначе, мы должны действовать!
– Это вы-то неразумны, матушка? Никогда за вами такого не замечал. Вы только временами казались неразумной, однако…
– Отвечайте, Ксерий! Что вы намерены предпринять?
Ксерий громко вздохнул.
– Речь уже не идет о намерениях, матушка. Дело сделано. Этот конрийский пес, Кальмемунис, прислал доверенных лиц. Завтра днем он подпишет договор. Он лично гарантирует, что с сегодняшнего дня все стычки и налеты прекратятся.
– Кальмемунис?! – прошипела мать, словно это ее ужасно удивило. По всей вероятности, она узнала о посланцах Кальмемуниса раньше самого Ксерия. После долгих лет, что она провела в Интригах против мужей и сыновей, ее шпионской сетью была опутана вся Нансурия. – А как насчет прочих Великих Имен? Как насчет этого айнона – как его там? Кумреццера?
– Мне известно только, что сегодня Кальмемунис должен совещаться с ним, Тарщилкой и еще несколькими.
Конфас с видом утомленного оракула изрек:
– Он тоже подпишет.
– И почему же ты так в этом уверен? – осведомилась Истрийя.
Конфас поднял свою чашу, и один из вездесущих рабов подбежал, чтобы наполнить ее.
– Все, кто пришел прежде прочих, подпишут. Мне следовало бы догадаться и раньше, но теперь, когда я об этом думаю, мне становится очевидно: эти глупцы больше всего на свете боятся прибытия остальных! Они ведь считают себя непобедимыми. Скажите им, что фаним в бою так же ужасны, как скюльвенды, и они рассмеются вам в лицо и напомнят, что сам Бог сражается на их стороне.