– Боюсь, я уже иссяк. Впрочем, потряси еще: авось что-нибудь и выдоишь!
Короткая пауза. Ахкеймион стоял, не дыша. Тихое похлопывание по кошелю.
Эсми прошептала что-то совершенно беззвучно, но Ахкеймион готов был поклясться, что услышал:
– Не беспокойся насчет своего кошелька, Каллустр. Просто сделай со мной это еще раз…
Тут он сбежал на улицу. Ее пустое окно давило его сверху, в голове крутились мысли об убийстве с помощью колдовства и об Эсми, самозабвенно извивающейся под солдатом. «Сделай со мной это еще раз…» Он чувствовал себя грязным, словно присутствие при непристойной сцене опозорило его самого.
«Она просто притворяется шлюхой, – пытался напомнить он себе, – точно так же, как я притворяюсь шпионом». Вся разница была в том, что она куда лучше его знала свое ремесло. Жеманные шуточки, продажная искренность, нескрываемая похоть – все ради того, чтобы притупить стыд, который испытывает мужчина, изливающий свое семя за деньги. Эсменет была одаренной шлюхой.
Я с ними совокупляюсь по-всякому, – призналась она как-то раз. – Я старею, Акка, а что может быть более жалким, чем старая, голодная шлюха?
В ее голосе звучал неподдельный страх.
За годы своих странствий Ахкеймион переспал со множеством шлюх. Так почему же Эсменет так не похожа на других? В первый раз он зашел к ней потому, что ему понравились ее стройные, мальчишеские бедра и гладкая, как у тюленя, кожа. А потом вернулся, потому что она была хороша: она шутила и заигрывала, как с этим Каллустром – кто бы он ни был. Но в какой-то момент Ахкеймион перестал видеть в ней одну лишь дырку между ног. Что же такое он узнал? Что именно он полюбил в ней?
Эсменет, Сумнская Блудница…
Она часто являлась глазам его души необъяснимо худой и дикой, истерзанной дождем и ветрами, почти невидимой за мечущимися ветвями леса. Эта женщина, которая когда-то подняла руку к солнцу так, что ему показалось, будто солнечный свет лежит в ее ладони, и сказала, что истина – это воздух и небо, ее можно провозгласить, но прикоснуться к ней нельзя. Он не мог поведать ей, насколько глубоко затронули его ее рассуждения, не мог признаться, что они шевелились в глубине его души, точно живые, и собирали камни вокруг себя.
Со старого дуба в соседней лощине сорвалась стайка воробьев. Ахкеймион вздрогнул.
Ему вспомнилась старая ширадская поговорка: «Сожаления суть проказа, точащая сердце».
Он разжег костер колдовским словом и стал готовить себе воду для утреннего чая. Дожидаясь, пока вода закипит, он разглядывал окрестности: колонны Бататента, уходящие в утреннее небо; одинокие деревья, темнеющие на фоне разросшегося кустарника и жухлой травы. Прислушивался к приглушенному шипению и потрескиванию костерка. Протянув руку, чтобы снять котелок с огня, Ахкеймион обнаружил, что пальцы у него дрожат, точно у паралитика. От холода, что ли?
Да что же такое со мной творится? «Обстоятельства, – ответил он себе. – Обстоятельства, которые оказались сильнее». С внезапной решимостью он отставил котелок в сторону и принялся рыться в своей скудной поклаже. Достал чернила, перо и лист пергамента. Уселся, скрестив ноги, на своей циновке, и обмакнул перо в чернила.
В центре левого поля он нацарапал:
МАЙТАНЕТ
Несомненно, именно Майтанет находится в центре этой тайны. Шрайя, способный видеть Немногих. Возможно, убийца Инрау. Справа от него Ахкеймион написал:
СВЯЩЕННОЕ ВОИНСТВО
Молот Майтанета, очередная цель Ахкеймиона. Под этими словами, внизу листа, Ахкеймион написал:
ШАЙМЕ
Цель Священного воинства Майтанета. Но все ли так просто? Действительно ли война начата лишь затем, чтобы освободить город Последнего Пророка от ига фаним? Цели, о которых хитроумные люди заявляют во всеуслышание, редко бывают их истинными целями.
От «Шайме» он провел линию вправо и написал:
КИШАУРИМ
Злополучные жертвы Священной войны? Или же они каким-то образом причастны к происходящему?
От слова «кишаурим» он провел еще одну линию к «Священному воинству» и, не доходя до нее, написал:
БАГРЯНЫЕ ШПИЛИ
Ну, этой школой, по крайней мере, понятно, что движет: они хотят уничтожить кишаурим. Но Эсменет была права: откуда Майтанету стало известно об их тайной вражде с кишаурим?
Ахкеймион некоторое время поразмыслил над этой схемой, глядя, как уплощаются, высыхая, чернильные линии. И для порядка дописал рядом со «Священным воинством»:
ИМПЕРАТОР
Сумна гудела от слухов о том, что император норовит подмять Священное воинство под себя, сделать его орудием отвоевания утраченных провинций. Ахкеймиону было наплевать, преуспеет ли династия Икуреев в этом деле, однако, несомненно, она будет весомой переменной в алгебре событий.
А потом он нацарапал отдельно, в правом верхнем углу:
КОНСУЛЬТ
Точно щепоть соли, брошенная в чистую воду. Это слово означало так много: возможность нового Армагеддона, насмешки и презрение, с которыми Великие фракции относились к Завету. Но где они? Присутствуют ли они вообще на этой странице?
Ахкеймион некоторое время рассматривал свою схему и прихлебывал исходящий паром чай. Чай согревал изнутри, разгонял утренний озноб. Ахкеймион понял, что что-то упустил. О чем-то забыл…
И дрожащей рукой дописал под словом «Майтанет»:
ИНРАУ
«Это он убил тебя, дорогой мой мальчик? Или все-таки я?»
Ахкеймион отмахнулся от этих мыслей. Сожалениями Инрау не поможешь, а нытьем и жалостью к себе – и подавно. Если же он хочет почтить память ученика, отомстить за него – для этого нужно воспользоваться чем-то из того, что есть на этой схеме. «Я ему не отец. Надо быть тем, что я есть: шпионом».